- Фрр, фрр, - я ничего не видел, но слышал запах. Запах молока и уюта.

- Колючка, -шепнул чей-то добрый голос, - ты будешь Колючкой.
Я махнул лапой. Со всех сторон окружало что-то тёплое.

***
Так начиналась моя история. Нас было шестеро - я - Колючка, Белка, Хвостик, Шалун, Инди и Скала. Мама спряталась от людей в подвале, мы появились на свет в кромешной тьме, окруженные мышами.

Но люди нас нашли. Мама еще не успела отойти от родов, как в подвал хлынул яркий свет, и огромные розовые лысые лапы стали отлавливать новорожденных. Из шестерых спасся только я, из-за черного окраса, потому что в тот момент слился с Тьмой.

Они забрали всех, забрали моего папу Тима - так его назвали эти создания. Казалось, в мире остались лишь я и мама. Нельзя сказать, что мы жили хорошо, в проголодь, молока было мало, я все время хотел кушать и плакал. Мама поскуливала рядом со мной, ей было даже больнее чем мне. Что может быть хуже, чем видеть, как собственный ребенок умирает?
Время текло медленно, словно наслаждаясь каждой минутой наших мучений.

Когда я подрос, мне было где-то полгода, мама стала бросать меня одного. Тощими мышами сыт не будешь, тем более, когда жизненные силы отбирает ребенок. Первые разы мне было жутко страшно, что я навсегда останусь один, а потом как-то свыклось.
Зато, почти после каждой вылазки мама приносила что-то вкусное - мясо, хлеб, что-то еще непонятное, но теплое и приятное на вкус. Сама она ела очень мало, и все отдавала мне. Как она мне рассказывала, рядом есть магазин с едой, и там работают добрые существа, "люди", которые ее кормят.
Я ее никогда не видел, но всегда слышал запах, который ни с чем не спутаешь.

Часто мама рассказывала о моем папе - гордой и свободолюбивой собаки, которую забрали люди. Она говорила непонятные слова вроде "лаборатория", "эксперименты". С каждым таким рассказом во мне все глубже укоренялось желание найти моих братьев и папу, найти и отомстить людям, из-за которых мы не можем жить, "как почитаемые псы".

Когда мама уходила за очередным обедом, я начал тренироваться. Бегал, прыгал, пытался влезть на стену, махал лапами... В моей жизни появилась цель.

Однажды я сказал об этом маме, на что она ответила:

- Сынок, ты... - я узнавал и не узнавал ее голос. Он был испуганным, - Ты не такой как другие... Тебе нельзя на улицу, малыш, - она лизнула меня в нос, - Ты должен быть осторожным.

Я не мог понять о чем она говорит, но я слышал новый запах - как позже понял, запах страха и боли. После этого я даже не говорил о своих мечтах, но от планов и тренировок не отказался. Я стал ловить мышей, "заправский кот" - говорила иногда мама, смеясь.
Прошло, не знаю, наверное года полтора с моего рождения. Я на запах чуял мышей и мог одним ударом пришибить их. Хотя, последнее время их стало куда меньше, и я их не убивал ради игры, а просто пугал, дабы не терять своих навыков.
Мама часто говорила, что гордится мной. Я воображал, как найду папу и отведу его сюда, в темный подвал, покажу как ловлю мышей, чтобы и он мог гордиться мной.

Но, увы, иддилия не вечна. Хотя мама уже и стала есть больше, все равно, она начала болеть. Конечно, ни она, ни я не понимали в болезнях, и было непонятно чем ее лечить. Я носил ей мышей, но с каждым днем было только хуже. В душу закрадывался страх. Я слышал запах боли и болезни, слышал ее слабеющий голос, я пытался ее расшевелить, но, казалось, силы покидали ее вместе с каждым выдохом. Я просил ее жить, я срывался на крик, но тщетно.

В дождливый летний день она умерла. В душе словно что-то оборвалось. Я никак не мог поверить в очевидное, я пытался разбудить ее, заговорить с ней, я ждал ответа, а потом пришло понимание происходящего. И я завыл. Это было одно из самых сильных потрясений всей моей жизни. Я выл долго, на одном дыхании, я понимал и не понимал, принимал и не мог принять очевидного - маму не вернуть. Она ушла, на небеса, превратилась в звезду, смотрит на меня с неба... Я немного знал о смерти, но теперь возненавидел ее. Я проклинал ее, я кричал, я просил...
Дня три я просидел без еды и воды, без сна и покоя у ее бездыханного тела. А потом вспомнил. Вспомнил, как будучи ребенком поклялся найти папу, найти братьев и сестер, рассказать о нас, и во мне вновь проснулось желание жить. Я абсолютно не знал куда идти и что делать. Выход из подвала всегда был рядом, и все же так далеко...
Отступать было некуда. Шаг за порог подвала оказался первым движением к Вечности. Тогда я еще не понимал этого.

***

Я бежал долго, изо всех сил, без устали, я хотел проснуться и услышать знакомый запах. Меня придавило сотнями звуков, голосами, шумом ветра, запахами, которые было невозможно понять, все сливалось в один большой ком. Мне хотелось слиться с грохотом и гулом, забыть обо всем, и в тоже время я пытался сбежать от незнакомого.

Но было поздно, новый мир, новая жизнь. Когда силы кончились, я упал на пахучую траву. Я знал как она пахнет, потому что мама когда-то приносила ее домой. В воздухе стоял невероятный запах и сейчас у меня появилась возможность изучить его. Из всех запахов я не смог выделить ничего знакомого, но ощущал, что близкое рядом.
Вдруг рядом послышался лай. Я тряхнул головой, вслушиваясь.

- Ты умер, что ли? Проснись и пой! Помойка рядом, с голодухи не помрем!
-А? - переспросил я. Запах был явно собачий, правда пахло грязью и еще чем-то неприятным.
-Ты не местный, что ли? Видно. Давай, лапы в зубы, поднимайся! Знакомство! - повторил все тот же голос.

Я неохотно поднялся. По крайней мере, исчезли грустные мысли.

- Я - Белл Мит, можно Белла. И ты попал в город, дружок, тебе придется учиться выживать. Помойки поделены, на чужую землю не лазь - съедят и косточки не закопают. Вон, какой чистюля, небось хозяева выкинули, а?
Поток информации запутал меня. Голос. Что-то знакомое было в этих нотках... Что?
- Нет, я... Я... - а правда, как рассказать свою историю? Все что помню - подвал, еду, маму. Нет, не надо пока ничего говорить.
- Не домашний? Оно и лучше, освоишься быстрее. Запоминай, лужи тоже сразу делят, к мажорам лучше не лезь. Мажоры? Это, как знаешь, прямые называют тех, кто выше по рангу. Вот на соседних землях мажоры. А здесь... Здесь одиночки. Предпочитают следить за своими лапами, на друг друга вообще не смотрят. Я раньше у прямых жила, молоко-мясо ела, теперь вот, всякой ерундой перебиваюсь, чтобы с голодухи не помереть раньше срока. Вон, звезды видишь? Ой, а ты... Ты слепой?

- Слепой? - переспросил я. Мама рассказывала многое, но о "слепых" никогда не говорила.
- Ну, ты это, не видишь меня? - по запаху я догадался, что Белла обошла меня по кругу и осмотрела, - ты чисто на запах держишься?
- Видеть? - переспросил я, - Я... Я не знаю, я вижу носом...
Новая знакомая хихикнула, а потом на полном серьезе заявила:
-Ты вообще не протянешь долго, - в голосе появилась грусть, точно такая, как была у мамы, когда она говорила... Так вот что она имела в виду "не такой как все"! - Сожрут. У нас неполноценных не жалуют.

- Я драться умею, мышей ловить. И вообще, как это - видеть?
Белла тяжело вздохнула.

- Дурачок ты. Я же помочь хочу... Меня здесь выбрали экс-кур-со-во-дом, - здесь она проговорила четко и по слогам, - я новичкам помогаю. Если ты не мажор и не чёрный, путь тебе в одиночки.
Я опять вспомнил маму, на душе стало грустно.
- Не хочу быть одиночкой. Мне в лабораторию надо, там над моими братьями эксперименты ставят.
- Замахнулся ты, - удивленно протянула она, - отсюда до лаборатории кроме как через мажоров, а потом черных, не дойти. А там постовые раздерут.
Я начал уже свыкаться с морем шумом и почти перестал тонуть в нем.
- И что мне делать? - коротко спросил я, и Белла так же лаконично ответила:
-Научиться выживать.

***

Прошел месяц. Боль потери не утихла, но ушла в далекие уголки души, а на ее место пришла радость и желание жить. Правда, порою мне было стыдно смеяться и резвиться, в памяти всплывали запахи той жизни, которая уже начинала казаться фантомом.
Белла понимала меня, а я ее. Кажется, я даже влюбился в нее. Хотя трудно говорить о любви, не зная, какой у нее запах.
Близилась осень, Белла, говорила про ужасы зимы, о том, что многие собаки умирают на морозе, от голода и холода, а многие пропадают в Лаборатории.
- Я буду тебя защищать, - говорил я, а она в ответ лишь замедляла дыхание - это был наш тайный язык, который понимали только мы.
Несмотря на ее запреты и запугивания я уже дважды совершал набег на земли "мажоров". И мне стало ясно, почему их так называют. В то время, пока мы, одиночки питались на помойке, соседи ходили к прямым, делали измученные глаза и за это получали еду. Все съедобное складывалось в общую кучу, и между собаками делилось поровну. Мирно и хорошо, казалось бы, но чужих проганяли самые крупные собаки, которые по очереди круглые сутки совершали обход территории. Возле кучи с едой часто никого не было, и можно было преспокойно брать что-то вкусненькое.
Вот только если дежурные поймают тебя за кражей, живым вряд ли уйдешь. Крепкие зубы порвут шкуру и поломают кости. Потому нужно быть очень осторожным. Белла всегда очень переживала за меня, но запретить ходить к мажорам не смогла.
Я ощущал себя нужным. Время шло невероятно медленно, и мы наслаждались каждой минутой жизни. Я помнил о лаборатории, о папе и братьях, но не хотел напоминать об этом Белле. Мне не хотелось подвергать ее риску, а она наверняка пойдет за мной в лабораторию.
- Бель, ты не боись, я не загнусь. У меня же нюх!
В ответ она лишь грустно урчала. Меня слепота не напрягала вовсе, я привык жить с ней, я знал как пахнут препятствия, я за тысячи хвостов слышал запах чужих собак и умудрялся вовремя уйти. Зрячие видят мир, а я делил его на тропы, и знал, куда приведет каждая. Казалось, я в любой ситуации найду свою Беллу, учую ее запах, узнаю ее голос. И это помогало идти вперед.

Становилось прохладнее, под ногами шуршала листва. Я совершил еще две вылазки к мажорам, и понял, что зимой это в разы труднее. Выдавала черная шкурка.
А еще спустя месяц от Беллы стало пахнуть молоком. В душе зашевелились полузабытые воспоминания.
- Колючка, - однажды заговорила Белла, ткнувшись в мой бок, - у нас будут щенки.
Я уже понял это, по запаху, но молчал, боявшись, что ошибаюсь. В горле застрял ком, смешалось счастье и боль. Я лизнул подругу в нос.
- Они станут счастливыми. Обещаю.

***

Зима выдалась неожиданно теплой. Листьев на деревьях уже не было, а земля оставалась коричневой. Ни дождя, ни снега. Моя Белла родила маленьких щенков, которых мы назвали Камнем, в честь ее отца, Тимом в честь моего, Белкой в честь Беллы и Корти. Я ощущал себя счастливым.
А спустя месяц началась война. Собак, поголовно всех отстреливали, истребили почти всех мажоров, черных, по рассказам выживших, тоже. Одиночки почти все сбежали.
А прямые в дождливый один дождливый день добрались и до нас.
Когда лапа без шерсти потянулась за моими детьми, ярость взяла верх над разумом. Не помня себя, я схватил лапу прямого зубами и стал грызть ее. Звуки исчезли, желание защитить близких перевысило инстинкт самосохранения. Я повалил прямого на землю и зарычал.
Вдруг стало очень больно. Еще один, нет, двое. По шерсти текла горячая кровь, но я не обращал внимания. Я кинулся на прямых, услышал их крики, и сильнее впился в голую лапу без шерсти, розовую, по рассказам мамы и вдруг упал. Во рту остался кусок лапы с кровью и костьми, я выплюнул его, закричал и бросился вперед. Еще один. Самый умный. Начал бежать. Топот лап прямого невозможно не узнать. Я, шатаясь от боли, подошел к Белле. От нее пахло страхом.
- Ты ранен, - прошептала она.
- Нормально. Все живы? - я чувствовал, что силы меня покидают, чувствовал приближение смерти.
Земля исчезла из под лап, и вдруг я прозрел.
Раны пыталась зализать Белла, щенки хныкали...
Моя Белла, белая-белая, с зелеными глазами. И щенки... Но их я рассмотреть уже не успел. Ощущая, как последние силы покидают меня, я шепнул то, чего никогда еще не говорил:
- Белла, я люблю тебя. Береги детей.
И мир погас.