Предмет интереса

Я видел презрение в его глазах. Если мой учитель и срывал с себя маску равнодушия, то только для этой эмоции. Вставая со смятой подо мной травы и вытирая кровь с уголка губ, я пытался удержаться на ногах, опираясь на дерево. Тщетно. В его глазах отбивалась моя фигурка. Жалкая до тошноты… Он поднял руку для очередного удара. Наверное, захотел окончательно пригвоздить к вышеупомянутой подстилке мятой травы. Повезло, что на этот раз он бил рукой – от него можно было ожидать чего похуже. Правда, это оскорбляло еще больше.
Удар.
Я немощно перехватил его руку, но все равно отлетел в сторону. В глазах учителя появился намек на удивление: до этого я не оказывал сопротивления. Ответное удивление, что возникло у меня внутри, было сильнее. “Как? Неужто эльфы способны хоть от чего-то удивляться?”- промелькнула мысль. Мой учитель принадлежал к этой расе, а потому все представление об эльфах складывалось по нему.
- Сколько можно?! - прохрипел я.
Неожиданно накатила злость. Она накатывала медленными расчетливыми волнами. Было обидно и, когда удивленность отступила, пришел гнев.
- За то, что я человек? Потому можно сколько угодно издеваться?
Слова были бессвязными (как мне показалось). Наверное, каждое резало его утонченный слух… А он даже не поморщился! Этот факт раздражал еще больше.
- Успокойся.
Вот и все, чего я добился.
Он стал снова равнодушным, вернее - его выражение лица. Появилось нестерпимое желание как-нибудь опять задеть учителя. Я не привык отказывать своим прихотям, поэтому попробовал поставить эльфа в неловкое положение.
- Мой отец платит вам. Платит очень хорошо…
- Все люди помешаны на деньгах?
Это было, кажется, вопросом, а может - утверждением. Не понять. Моя ж попытка задеть учителя провалилась: сказать все, что хотел, не удалось, и его слова меня озадачили на время.
- А зачем вы тогда меня учите? - решив вконец, что то был вопрос, задал свой.
- Ты мне не ответил.
Новая волна злобы: вот так всегда - невпопад мы пытались вести какой-то диалог. Я хотел, как обычно, не уступать и выпрашивать ответа на свой вопрос. Но передумал и поступил по-другому.
- Ладно, отвечу. Так вот – не все люди помешаны на этом.
Я самодовольно отметил изменения в его глазах.
- Не надеялся, что ты в глупом упрямстве решишься ответить,- задумчиво проговорил эльф.- Но, раз ты решился, то отвечу тебе на твои вопросы. Все дело в интересе. Я впервые пытаюсь обучать человека искусству стрельбы с лука, и это разгоняет привычную скуку.
Я вскочил на ноги, позабыв недавнюю слабость. Мне захотелось повырывать эти золотистые аккуратные пряди волос, захотелось повыкручивать эти острые уши, захотелось повыкалывать эти изумрудные глаза, в которых к своему неудовольствию заметил веселые искорки. Лесная полянка, на которой проводились занятия, отошла далеко назад, за поле моего зрения. Взгляд сфокусировался на учителе. “Да чтоб я был какой-то куклой, с которой можно было играться для ИНТЕРЕСА, для развеивания своей СКУКИ?”
Видя мое остервенелое выражение лица, эльф спросил:
- А зачем ты учишься?
Я не ожидал этого вопроса. Вообще вопросов не ожидал! Полянка вернулась на место, золотясь под приветливым летним солнцем, а я стоял под тенью сосны – серый и бледный. Учиться у учителя было интересно, и интерес заставлял учиться дальше, не смотря на лень. Но, осознавая мотивы эльфа, признаться стало невозможным… Гордость не позволяла сообщить причину моей старательности после приступа заметного гнева.
Он терпеливо ждал. Было чувство, что он понимал мою паузу и предугадывал мой ответ. Тонкая струйка крови потекла из уголка рта вновь.
- А с чего начался весь спор?- выдавил из себя я.
В его глазах было заметно сильное разочарование. То, что он позволил это заметить, - самое худшее.

Лесник

В юго-восточной Англии, в деревушке с оптимистичным названием Плакли*, на крыльце дома сидел грустный мальчик. Сегодня был его любимый праздник – Хэллоуин. Он был любимым потому, что только в этот день малец мог поесть конфет, печенья и прочей вкусности. Его родители были бедными и на «ненужные изыски» не тратились. А Олафу (так назвали мальчика в память о скандинавских корнях) позарез не хватало одного такого «изыска» - сладостей. И сегодня он не имел возможности собрать хоть несколько конфет – костюма не было. В прошлых двух годах он пачкал свою одежду в грязи и обвешивался тиной с маленького пруда, изображая болотное чудище. Но в восемь лет было как-то стыдно воспользоваться старым способом, да и грязной одежды на выброс не было. Тогда Олаф попросил у матери белую простынь, чтоб стать призраком. Мама лишь накричала на него за подобную глупость, ведь всем известно, что Плакли – это деревушка дюжины призраков, если ж кто-то решался одеться на Хэллоуин как привидение, то пытался выдумать что-то необычное в своем костюме. Иногда единственное, что оставалось от призрачной натуры – это белый грим. Напяливши на себя простынь, мальчик опозорился бы на весь поселок.
И теперь мальчик сидел на крыльце, пытаясь не расплакаться от несправедливости этого мира. На самом деле он хотел бы костюм гнома, но это было слишком дорого. Тогда Олаф решил стать на Самайн призраком. Но и в этом ему отказали. Так что – все детство проходить болотным монстром?
Олаф оглядел крыльцо Пиннока (так назывался дом). Его взгляд остановился на книжке, лежащей на краю скамьи. Эту книжку он перечитывал совсем недавно и, наверное, позабыл на крыльце. Она называлась «Новая антология о гномах», как высвечивали позолоченные буковки. Ее подарили Олафу на восьмилетие, и мальчишка с ней почти не расставался. Он вообще очень любил читать: как только Олаф научился этому в младшей школе, то «перекопал» половину библиотеки. «Антология» была самым ценным предметом в его жизни.
«Ценным!» - пронеслось в голове. Олаф подскочил от неожиданной идеи. Дело в том, что в Грейстоунзе (дом в километре от Пиннока) жил «дядюшка». Он брался за любую работу в обмен на самую ценную вещь. «Может, он сделает мне хэллоуинский костюм за книжку?» - обрадованно подумал мальчик.
Он подхватил «Антологию» и побежал в сторону «дядюшкиного» дома.
Переводя дыхание, внимательно посмотрел на серый дом с черной крышей, опираясь на калитку. Мальчик не решался ее открыть, ведь восторг, что появился при возникновении такого прекрасного выхода из ситуации, поутих. Олаф перевел взгляд на книжку, что слепила своей надписью при солнце. «Было б у моих родителей много золота, то они б не пожалели купить мне костюм, и я б тогда ни за что не отдал бы книжку. Но я ж ее прочитал… Может, костюм мне нужнее?» - раздумывал он. Если б «дядюшка» не славился своей готовностью выполнить любой заказ, мальчик не побежал бы к нему. А так у Олафа появилась крохотная надежда хоть на Хэллоуин почувствовать себя как настоящий гном: в кольчуге с секирой, а может в кожаном фартуке с молотом… Но справится ли «дяденька» с его желанием?
- Эй, ты, чего возле калитки моей стоишь? Сейчас все к Хэллоуину готовятся, а ты чего?
Олаф вышел из раздумий и испуганно посмотрел на высокого мужчину, который неожиданно появился возле неокрашенного, потемневшего забора.
- Скажите, а не вы ли «дядюшка»?
- У тебя есть заказ?
- Да…
- Тогда зови меня лучше «Лесник».
- Хорошо… А правда, что вы можете взяться за любую работу… за ценную вещь?
- Смотря - насколько она для тебя ценна, - ответил мужчина, цепко оглядывая мальчика.
От его взгляда Олаф поежился и замолчал.
- Чего молчишь? – после паузы спросил Лесник**.
- У меня есть одна ценная вещь, - неуверенно выдавил из себя мальчишка.
- Какая именно?
- Вот.
Олаф протянул «дядюшке» «Антологию», чтоб тот ее рассмотрел.
- Хочешь костюм гнома? – по-деловому спросил Лесник.
- Ага,.. А как вы…?
- Будешь много знать – состаришься, - оборвал его мужчина. – Слушай: придешь к этому дому в девять часов вечера, и я тебе покажу костюм. Понравится – отдашь книжку, нет – так нет. Договорились?
- Угу…
- Все, иди. Тебя мама ищет.
При этих словах Олаф помчался обратно домой, почему-то уверенный, что Лесник говорит правду.

- Куда ты делся? Я чуть вся не извелась, пока тебя искала! Ты что, не понимаешь…
Мама Олафа металась от одного угла кухни до другого, успевая готовить нехитрую стряпню, ругать бестолкового сына и порой даже давать чувствительные подзатыльники. Она была проворной женщиной, а потому ей было привычным делать несколько вещей сразу. Вот и сейчас она на автомате открывала ветхие шкафчики и доставала испытанную годами кухонную утварь. Потом смешивала, нарезала, тушила, жарила ингредиенты для грядущего хэллоуинского ужина. Возмущения и упреки шли, не переставая, вызванные ярким темпераментом, и совершенно не контролировались разумом. А на подзатыльники приходилось отвлекаться – надо ж отследить, куда именно попадет следующий.
Олаф безразлично смотрел в маленькое окно. Ему подобные монологи матери были не впервой, и он давно к ним привык. Если отец брался за его воспитание – тогда да, страшно. А так мальчик незаметно радовался, воображая в деталях свой наряд на праздник.
Постепенно мама исчерпала свой запас укоров и, еще раз вспомнив про неудобство перед соседями, что потревожила на поиски Олафа, отпустила его во двор дома.
- Только к мельнице не приближайся! – вдогонку крикнула она.
Мальчик закрыл дверь в Пиннок и сел на скамейку на крыльце. Это предупреждение он слышал с детства. И, понятное дело, не раз его нарушал. Только после того, как при очередном нарушении папа «доходчиво» объяснил этот запрет, мальчик больше не приближался к мельнице. Хоть там и бродил загадочный черный призрак, страх перед отцом был сильнее.
Олаф вздохнул, открыл «Антологию» и начал перечитывать самые интересные моменты.
- Олаф, а ты опять перемажешься в грязи или, наконец, поймешь, что ты и без «костюма» страшный урод?
Это была Мэри, дочь самого богатого человека в деревушке. Мальчик проигнорировал издевку и последовавший за ним переливчатый смех. Но, когда девочка побежала дальше, он облегченно перевел дыхание. Ему сильно хотелось сказать что-то в ответ, хотелось посильнее ударить назойливую девчонку… Вот именно это Олафу мешало. Если б Мэри была мальчиком, то она б давно на него не «тявкала».
Но «Антология» вновь перетянула внимание, и Олаф, читая отрывки из текста, мечтал. Понимая, что настоящим гномом ему не стать, он представлял, как вырастет и станет знаменитым ювелиром, как у него будет много-много денег и драгоценностей, и он сделает богатыми своих родителей. А пока сокровищницы и усыпальницы, слитки золота и других металлов, драгоценные камни и не очень были лишь рисунками в книжке.
В восемь часов его позвали ужинать. Когда вся семья поела, мама обратилась к мальчику:
- Иди спать: раз у тебя нет костюма, то и бродить туда-сюда ночью не надо. Еще вдруг на Самайн привидения начнут шастать.
Олаф хотел было сказать, что у него будет наряд на праздник, но потом испугался, что ему откажут и в этом. Так что он пошел с книжкой в свою комнату. На счастье, его спальня находилась на первом этаже. Он легко вылез через окно во двор и побежал в сторону Грейстоунза. Было без пяти девять, и многие дети уже ходили по домам на добычу сладостей. Некоторые замечали его и окликали, но мальчик на них не обращал внимания.
- О, я думал, что ты уже не придешь, - сказал Лесник.
- А который час?
- Три минуты десятого. Ну ладно, не буду таким принципиальным – можешь идти за мной.
Олаф засеменил за «дядюшкой», заметив, что тот какой-то бледный и очень уставший. Но, несмотря на это, шаг мужчины был бодрым и легким.
Они вошли в дом. В прихожей Лесник сорвал рваную тряпку со стула, на котором, серебрясь в тусклых лучах молодого месяца, лежал доспех. Рядом лежали борода, усы, паралоновые подкладки.
- Я согласен! – тут же воскликнул мальчик.
- Подожди, не торопись. Ты сперва примеряй, посмотри, как оно будет.
С помощью Лесника Олаф пристроил подкладку (мальчик был тощим и без подкладки выглядел бы комично), потом натянул кольчугу, поручи, поножи, латные перчатки, подбитые металлом сапоги и нагрудник. Он хотел было бежать к примеченному в комнате зеркалу, но «дядюшка» остановил его.
- А как же остальные детали костюма?
Олаф был русоволосым, поэтому борода и усы были такого же цвета. Лесник умело все прикреплял, а в конце одел ему шлем.
- Ой, чуть не забыл! – сказал «дядюшка», подходя к выходу из Грейстоунза.
Справа от двери стояла небольшая секира.
- Вау, - вымолвил мальчик, принимая из рук оружие. – А теперь можно смотреться?
- Конечно.
Он побежал к зеркалу. На голове красовался пластинчатый шлем с маленькими рожками, борода и усы были как настоящие, на сборном нагруднике примостились два потемневших дракона с маленькими красными камушками в глазницах, кольчуга свисала чуть ниже бедра, сапоги из грубой коричневой кожи мерцали от металлических вставок, а прочие элементы костюма были украшены необычной гравировкой и поблескивали при каждом движении. Но всю экипировку вместе перевешивала одна секира. Она была двухсторонней с черными краями лезвий и красными камушками у основания. Рукоятка была укреплена полосками железа, что вычурно переплетались. Олаф впервые почувствовал себя счастливым.
- А почему все такое легкое? – через секунду спросил он.
- Это алюминий. Ты ведь знаешь этот металл?
- Знаю, но алюминий не такой блестящий.
- Это хорошая проба металла, с дополнительной примесью.
- Понятно…
Вообще, Олаф понимал, что какой бы ни был алюминий, он не будет так мерцать. Даже на ощупь металл был другим. Он был похож на мифрил, каким видел его Олаф в книжке. Но мальчик решил не докапываться до истины, ведь Лесник, кажется, не собирался делиться секретами.
- А одной книжки хватит? – спросил малец.
- Вполне.
- Тогда – пусть она у вас тут и остается, - кивнул Олаф в сторону стула, куда во время примерки положил «Антологию».
- Хорошо. Если внезапно возникнут какие-то неполадки с костюмом – беги ко мне.
«Дядюшка» протянул руку. Мальчик пожал ее, сияя от счастья.
- Спасибо, Лесник.
- Пожалуйста.

Олаф выбежал на улицу и направился к первому встречному дому. Когда он позвонил в дверь, ему открыла миссис Кэли.
- Конфеты или жизнь! – весело проговорил мальчик, шутливо грозя секирой.
- Ой, а кто ж это у нас такой? Сейчас принесу конфет и печенья для доблестного гнома.
Миссис Кэли шустро пошла за сладостями, а Олаф вдруг вспомнил, что не взял пакет. Он чуть не расплакался с досады, но женщина вернулась, неся большую корзинку в виде тыквы.
- На, держи. Я заметила, что у такого воинственного гнома все готово к бою, а корзинки нет. Вот я и захотела это дело поправить. Надеюсь, ты наполнишь корзинку сполна. Но, я никак не могу понять, кто ты?
- Я - Олаф.
- Олаф? Не думала, что твои родители расщедрятся на такой костюм! Что ж удачи тебе и веселого Хэллоуина.
- Спасибо, миссис Кэли, и вам веселого Самайна.
Мальчик направился дальше, разглядывая какие вкусности находились в большой корзинке.
- Это ж надо – я и половины не пробовал, - серьезно проговорил он.
- Привет. А кто ты? Я знаю каждого в Плакли, но тебя почему-то не могу узнать.
Это опять была Мэри. Но, оторвавшись от разглядывания сладостей, Олаф увидел на ее лице дружелюбную улыбку, а не привычную злобненькую рожицу.
- Слушай, Мэри, а может это настоящий гном? – из-за спины подружки спросила Джессика.
- Ты думаешь?
У обеих девчонок глаза стали круглыми. Оправившись от неожиданности, Олаф поспешил их заверить:
- Нет-нет. Это я – Олаф.
Подружки удивились еще больше. Обе были в костюмах фей и выглядели в этот момент крайне мило.
- А давай будем ходить вместе? – первой «оклемалась» Мэри.
- Давай, - обрадовался мальчик, ведь обычно он всегда ходил один.
Они сперва были втроем. Потом вчетвером. А через некоторое время их стало семь. Все словно переменилось: Олаф впервые находил общий язык со сверстниками, его не подначивали, не обижали. Только Мэри иногда кидала завистливые взгляды. Ее наряд был лучшим… после костюма Олафа. Но она старалась быть сдержанной.
Постепенно вся компания, насобирав полные корзинки конфет, дошла до окраины деревушки, где размещался Пиннок.
- Олаф, а твои родители случайно не купили сладостей на Хэллоуин? – спросил Кевин.
- Нет.
- А-а-а-а… Ну, тогда нет смысла заходить в Пиннок.
- Может, свернем к Дикки Бассез Лейн? – подала идею Джессика.
- К той дороге слишком долго идти. Тем более, там можно встретить призрак повесившегося учителя, - насторожено проговорила Мэри.
- И что? Рядом с Пинноком есть старая мельница, где бродит черное привидение, - сказал Дэвид. – А который час?
- Без пяти полночь, - ответил Кевин.
- А давайте поспорим на пять фунтов, что Мэри ни при каких обстоятельствах не пойдет к мельнику? Уверен, что в полночь он появиться.
- Ставлю на то, что не пойдет, - отозвался Вилл, дружбан Дэвида.
Им обоим было по тринадцать, и они любили водиться с «малышней», чтоб устраивать подобные ставки для забавы. Но Мэри с ними неплохо ладила из-за своей детской вредности. Сейчас же она озадачено смотрела на парней, понимая, что это подстава. Ведь девчонка славилась своей неустрашимостью, и потому прятала свой страх перед призраками.
- Я пойду, - заявила Мэри. – Но только при одном условии.
- Каком? – недоверчиво спросил Дэвид.
- Со мной кто-то пойдет… Ну, чтоб убедится, что я побывала на мельнице.
Девочка радовалась своей догадливости сказать о нужности свидетеля. Теперь она не будет одна, а значит, будет не так страшно.
- Хорошо, - согласился Дэвид. – С тобой пойдет Олаф.
Хоть Мэри подобная кандидатура в роли провожатого не нравилась, но делать было нечего.
Они пошли в сторону старой черной мельницы. Мальчик замечал, что Мэри при приближении к деревянному сооружению вся дрожала. Сам Олаф ничего не чувствовал. Он устал от впечатлений, от прогулки по Плакли, от долгого времени бодрствования. Привидения он не боялся.
Они зашли в здание. Внутри мельницы было темно, хоть сквозь просветы ее дощатых «ребер» проходил месячный свет.
- В такой темнотище не увидишь собственного носа, не то, что мельника, - нарушил тишину мальчик.
- Заткнись, - только и сказала Мэри.
Олаф пожал плечами. Ему было безразлично.
Прошла минута.
- Да говори хоть что-нибудь! Эта тишина невыносима! – стуча зубами, проговорила девочка.
- Ты уж определись: мне заткнутся или говорить, - поддел ее он. – Мне тоже не нравится, как ты зубами от страха стучишь, но я не возражаю.
Мэри, видимо, обиделась и, разглядев, где находиться мальчик, щипнула его за бороду. Девочка надеялась оторвать ее, но вместо куска искусственных ниток, клея и бумажной основы, у нее в руке оказался пучок волос. Олаф зашипел от неожиданной боли.
- У тебя что – борода настоящая? – спросила она.
- Да вроде искусственная была, - ответил мальчик, ощупывая поврежденную на подбородке кожу, где выступили капельки крови.
Вдруг Олафа осенила одна догадка. Он медленно начал прощупывать под нагрудником подкладку. Но ее не было. Вместо нее мальчик ощутил свою кожу. Потом он проверил под кольчугой свой живот, где подкладки было больше всего. Там обнаружились толстые складки жира.
- Что ты делаешь? – удивленно спросила Мэри.
Ничего, - скрывая волнение, сказал Олаф. – Идем к нашим, они, наверное, заждались.
Мальчик подтвердил их пребывание в мельнице. На досаду всей компании, призрака они не увидели. Поговорив еще немного, все начали расходиться по домам.
Олаф зашел в свой двор и подождал пока уйдут самые разговорчивые. Потом он побежал в сторону Грейстоунза.
- Что-то не так? – вопросом встретил его Лесник.
- Я стал гномом?! – нервно спросил мальчик. Сонное безразличие улетучилось еще в мельнице.
- Да.
Олаф набрал, было, воздуха, чтоб выразить все свои мысли по отношению к «дядюшке», к костюму-ловушке и ко всей мировой несправедливости, но Лесник заговорил первый:
- Прежде чем ты начнешь ныть от своей растерянности и обиды на меня, я хочу кое-что у тебя спросить. Прошу в дом.
Они зашли.
- Вот, - сказал Лесник, сдергивая с зеркала ткань.
Вместо зеркальной поверхности в раме оказался проход на полянку.
- Что это?
- Вопрос первый, - не обращая внимания на мальчика, начал «дядюшка». – Ты хотел быть гномом?
- Ну, да.
- Вопрос второй: ты хотел бы покинуть эту планету и жить в другом мире?
- Э… да…
- Вопрос третий: ты готов это сделать сейчас?
Олаф замолчал. А потом спросил:
- А вы сможете сделать меня обратно человеком?
- Могу.
- А почему вы сразу не предложили?
- Что?
- Туда уйти.
- Ты просил костюм. Я видел, что ты мечтаешь о другом мире, но я должен делать то, что от меня просят, и исправить неполадки, если в сделанном мною есть какой-то дефект.
- Вы специально заколдовали мой доспех, чтоб я пришел к вам опять, и вы предложили покинуть этот мир?
- Да.
- Зачем вам это?
Лесник был бледнее, чем в предыдущий раз, и это было хорошо заметно в свечении портала.
- Неважно. Решай побыстрее – я не могу долго держать проход.
Олаф молчал.
- Нет, - после раздумий проговорил он. – Только расколдуйте.
Полянка в раме исчезла. «Дядюшка» снял с мальчика всю экипировку, под которой вновь оказались поролоновые подкладки.
- Забирай наряд, - сказал мужчина.
- Пусть остается тут.
- Я книгу не отдам. Я выполнил твой заказ.
- Я и не прошу ее обратно. Но, можно, на следующий Хэллоуин я его возьму.
- Конечно – он же твой.
- Он же из мифрила?
- Правильная догадка.
- Спасибо.
- Не за что.
- До свиданья.
- До свиданья.
Олаф вышел из дома.
Лесник устало уселся на стул. Его фигурка стала прозрачной.
- Глупые и пугливые сейчас дети, - проговорил позади «дядюшки» хриплый голос.
- Да, Дарий. Он готов был только мечтать, ему ничего особо менять и не хочется, он боится риска от каких-то перемен. А я столько сил потратил – все в пустую! Дурак я, но в чужие помыслы и эмоции мне доступ не дали – только желания видеть могу.
- Брось! Я хоть и демон, но знаю, что «светлые» за любые потуги воздают. Ты ж пацанчику хорошего хотел?
- Хотел… Будучи гномом, он имел бы больше возможностей стать ювелиром. И оружием я его снарядил для самозащиты. А тут – как он сможет этого достичь? Эх, провалился с мальчишкой…
- Грехи искупать – дело не простое, по себе знаю. Тебе еще повезло с видом искупления. Тоже мне – быть привидением и хорошие желания исполнять! Вот если бы тебя к НАМ заслали, тогда хреново б тебе было. Да и твой мальчишка передумать может, и снова придет к тебе. Тем более что хорошее дело ты для него сделал, - сказала черная фигура, садясь рядом с Лесником на корточки.
- Я ж за книжку костюм сделал. Знаешь, мне постоянно не хватает энергии, потому и беру у людей ценные для них вещи. Хозяева ж оставляют часть своего энергополя на предметах, особенно на тех, что для них ценны. Посмотри, как я иссяк!
Дарий кинул невнимательный взгляд на прозрачную кисть «дядюшки».
- Так чего на подзарядку не идешь? – спросил демон.
- Я днем там был, пока Олаф не подошел к калитке. Еще не прошло двенадцати часов, чтоб я мог законно туда вернуться.
- Когда сможешь?
- Мальчишка пришел в три часа дня, значит – в три часа ночи.
- Потерпишь?
- А что делать…
- Пустовато у тебя как-то в прихожей -зеркало да стул, - сменил тему Дарий.
- Не хватает энергии, чтоб все обставить: каждый день трачу часть на отвод взглядов, а то, знаешь, начнутся подозрения – не покупаю еду, в саду не работаю…
- Люди, что ж ты хочешь. Они по природе очень подозрительны.
- А тебя что – с Предысподни отпустили на время?
- Я не такой послушный, как ты.
- Сам выбрался?
- Как всегда, - ухмыльнулся демон.
Оба замолчали. Лесник уже не мог говорить потому, что любому призраку сложно поддерживать видимый образ, а Дарий раздумывал о своем.
В три часа ночи Грейстоунз был пуст.

* - существующие объекты.
** - так как действие происходит в Англии, Олаф не знает значения второго прозвища "дядюшки".

Маэстро
Маэстро осмотрел свою раскаленную пещеру. Ему, магу огня и скульптору по совместительству, здесь было неуютно. Но он сам решил остаться в горах…
Молодой Маэстро Зигмунд подавал большие надежды. Его учитель Феликс рассчитывал на то, что ученик станет боевым магом красного куреня Чиколонской* армии. Правитель Чиколонки стремился стать императором, поэтому, активно реформировал армию, особенно в отношении магического потенциала страны. В итоге – Зигмунд страдал от чужого восхваления военного дела и от прозрачных намеков учителя о выгодности такой «чести». И Феликс часто расстраивался, когда вместо нового боевого заклинания, ученик демонстрировал огненную скульптуру. Да, учитель сперва поощрял подобное, ведь такие творения помогали развить концентрацию. Но всему же есть предел! Даже таланту, за который Зигмунда и прозвали «Маэстро».
Из языков пламени, посреди кабинета сплеталась новая фигура. Зигмунд стоял неподвижно, только глаза рисовали в воздухе незримые контуры, что сиюминутно вспыхивали огнем. Феликс будет недоволен, но что поделать, когда внутри яро дышит вдохновение? Еще линия, еще, еще! Растянувшись на животике, на полу мило потягивался котенок. Лишь увеличенный, да и погладить нельзя… Дверь в кабинет открылась. Феликс вошел и увидел это чудо… В тот день сгорело полгорода, а Маэстро закончил свое ученичество.
Зигмунд кочевал от одного городка к другому. Его скульптуры забавляли детей и удивляли взрослых. Они становились все сложнее и вычурней. Навеянный новый образ заставлял забывать об окружающих и о самом себе. Только после рассеивания своего изваяния Маэстро безразлично падал на площадь очередного селения. Везло, когда очнувшись, он видел горстку монет благодарных зрителей. Но ему становилось все тяжелее. И проблема была не в деньгах...
Маленький городишко. Маг создавал давно проверенные скульптуры, что совсем не обременяло его. Жители заворожено следили за его махинациями. Восторг, колкое восхищение массы, Зигмунд чувствовал это всем своим естеством. И скучал. Хотелось большего. Хотелось праздной эйфории не только для толпы, но и для себя. Не тлеющее, нежданно вспыхивающее с новой силой желание толкало на тучные высоты. Зигмунд пошатнулся, взгляд наполнился невыносимым блеском и заскользил по воздуху. Изваяние почти было готово, как вдруг он ощутил, что практически не удерживает его. Сил не хватало на контроль над творением. Не теряя сознания, Маэстро попытался разрушить незаконченную фигуру, но она уже не повиновалась ему. Пламя расстелилось ковром по земле, ища себе подпитки. Дальше оно начало пожирать деревянные домики, но этого обессиленный маг не увидел.
Пожар потушили, не обошлось без старого, но еще резвого мага-погодника. Зигмунда задержала стража, но она не могла сделать чего-то более существенного, нежели передать мага в руки таких же, как и он. Увы, пары пострадавших домиков хватило, чтоб перекрутить дело до маленькой трагической катастрофы и поставить Маэстро ряд жестких условий. Первое из которых – помощь на фронте. Ради какого-то компромисса ему предложили показывать свои скульптуры в соседней стране. Конечно, в конце выступления Зигмунда вражеский город должен был «случайно» загорятся разбушевавшимся пламенем. После долгих пыток над Маэстро все пришли к согласию…
Маг потер запястье. Там раньше был браслет контроля. Полгода ему довелось носить его, попутно испепеляя селение за селением. Зигмунд не помнил, как избавился от неприятной побрякушки, но в тот же день он отправился в горы. В горы, что далеки от войны, враждебной политики, преследований со стороны «чужих» и «своих», горящих домов. Но как ему было здесь неуютно! И одиноко. Вообще последнее было с ним всегда: будучи мальчишкой, учеником Феликса, путешествующим магом, своим на враждебной стороне – Маэстро всегда оставался один. Сейчас, в этой жаркой пещере, ему было холодно. Но, что бы он делал, если б не его воспаленное воображение? Зигмунд торопясь приступил к работе. Маг был уверен, что это творение будет вершиной его возможностей…
Пещера озарилась мягкими оттенками всех цветов радуги. Затем они приобретали насыщенность, становились более агрессивными. Но увлеченный Зигмунд не мог заметить этой агрессии; когда долго работаешь с огнем, то постепенно снижается чувствительность к таким проявлениям. Перед Маэстро плавно разгоралась фигура женщины. Язычки пламени тянулись все выше и выше, раскрывая ее облик. Магу показалось, что он словно сдирает с готового изваяния сукно, и никак не может его снять! Его так будоражило созидание сего, что он перестал скупиться на силы и избавился от излишнего контроля над процессом. В результате пред ним стояла гордая, обворожительная женщина с закрытыми глазами. Радость Маэстро исчезла. Как можно быть довольным тем, что не сможет долго просуществовать, что все равно развеется при нехватке энергии, что просто не сможет с ним заговорить, не сможет действовать по своему разуму? От негодования у Зигмунда воспламенилось сердце. Как костер, достигнувший своими языками самой верхней точки для того, чтоб мигом позже потухнуть. Маэстро сделал неопределенное движение, воспламенился и осыпался прахом. Женщина открыла глаза, посмотрела на кучку пепла, засмеялась. Ей было так хорошо почувствовать себя «появившейся». Она знала что делать. Выбежав из пещеры, женщина побежала в сторону леса, который ощущала своей голодной сущностью. Ей нужно была подпитка. А что может быть лучшей подпиткой огню, чем сухой лес? Она остановилась возле границы деревьев, призадумавшись, а следом вошла под их кроны. Лес загорелся. Огня становилось все больше. Потом его стало столько, что бывшая скульптура не смогла удерживать пламя. Из неконтролируемого ею потока начали появляться похожие существа…
Чиколонка перестала воевать с соседями. Над всеми странами нависла общая угроза – огненные элементалии. На удивление, враг обладал помимо разрушительной мощи гибким мышлением. А еще отличался трепетным отношением к искусству…

* - Чиколонки (укр. диал.) – кости.

Дыхание

Весна. Дожди. Талый снег. Трудно дышать. Очень. Вдох… Дыхание прерывается. Еще попытка… Не получается…
Люди. Много. Очень много! Давят мыслями. Своими ощущениями. Давление сильнее обычного. Вот причина. Причина сбоя. Дыхание, мысли… Все разрушено! А восстановление? Организм не спешит. Плохо. Но – не впервой…
Стоп! Как дышать? Хох… Смогла. Случайно? Надеюсь, что нет. Чертов туман! В голове, конечно. Я на улице. Виденье – пара метров. Не вижу деталей. И прохожих тоже. Но – чувствую. Что похуже… Неважно. Надо что-то делать… Что?.. Дышать?
Ощущение странное. Его нет. Дыхания, в смысле. В глазах просветлело. Улица. Люди. Все нормально. У них. А у меня?..
Все поддергивается кругами. Веселыми, разноцветными. Так хочется потрогать! Рука подымается… Нет. Что-то от нее. Сама конечность недвижима. Непонятно.
Тело отделилось полностью. Энергетическое тело. Физическое – стоит. Рассматривает витрину.
«Игрушек…» – добавляет сознание. Да, это они.
Осматриваюсь. Вокруг – бесцветность. Людишки, что взять… Я серая. Только всполохи цветов. Разных. Серо-буро-малиновая какая-то!..
Подхожу к прохожему. Он шарахается. Чувствую его страх… Человечишка оглядывает улицу. Хах! Меня-то не видит! Происходящее становится забавным. Люди… Вас так много… Так много страха… От вас… Пугаетесь… Это глупо. И это смешно. Смешно?.. Смех… Да, он нужен.
Смеюсь. Пугаю человечков. Далеко не отхожу. Зачем? Их тут достаточно. Но внезапно…
«Стой!» – мысленно атакую.
Не так просто… Непонятный людишка, опасный. Тормошит мое тело… Урод… Оно витрину смотрит! Не трогай его!!! Безрезультатно!.. Подхожу вплотную. Взгляд – в упор… Ах, ты тоже?! Ты меня видишь?!!!
(Вижу.) – в ответ.
(Не ори.) – следом.
«Какая… наглость!..»
Задыхаюсь от возмущения. Не по-настоящему… Притворно.
(Хватит вопить…)
Какой невозмутимый дяденька!
«Эй… Не делай этого!»
Мое бедное тело… Что он делает? Он его уничтожит?
«Убьет» – подсказывает сознание.
Гнев. Ярость. Вокруг – кровавая пелена. Но я знаю… Знаю, где он…
Бросок.
Яркая вспышка. Я – у витрины. В своем теле. Зябко и неуютно. Словно чуждо оно. Дядька усмехается. Шутовски снимает шляпу. Полупоклон. А затем – растворился…
Дыхание в норме…